Иногда жизнь ставит нас перед кардинальным выбором. К примеру – рискнуть и следовать своему призванию, или оставить все, как есть, прожив размеренную жизнь по ранее определенному сценарию? Наш сегодняшний герой решил выбрать первое и посвятил свою жизнь театру. Он первым поставил в середине 80-х годов произведения Татьяны Толстой, Нины Садур, Виктора Коркии, Венедикта Ерофеева, а многие его ученики успешно работают в ведущих столичных театрах, на телевидении и даже радио. Да, речь пойдет о художественном руководителе театра «МОСТ», заслуженном деятеле искусств РФ, а также историке математики и кандидате физико-математических наук Евгении Иосифовиче Славутине.
О том, как изменился театр, как сделать из небольшой труппы один из самых успешных проектов, помогает ли математика в режиссуре и что такое – быть новатором театра в России, мастер рассказал нашему изданию.
Как изменился театр за эти годы?
Театр – это живая вода. Когда приходят новые люди, театр уже становится другим. Все актеры удивительно мощные, сильные, со «своим лицом». Когда-то у нас был юный, самодеятельный коллектив, затем он постепенно становился одним из ведущих коллективов Москвы. Сейчас мы пережили тяжелый период — нас соединили с театром Моссовета. Это, конечно, была безумная идея – соединить Академический театр, которому 100 лет, с любительским. Они все-таки профессионалы, а мы — просто компания любителей. Но удивительно то, что мы не уступаем ни в чем этим профессионалам. Казалось бы, там люди учились, в кино работали, а у нас просто мальчики и девочки, которые очень любят театр, и ведь среди них очень много талантливых людей. И здесь все решает талант, а не образование.
Театр, несомненно, меняется. Два раза в год мы делаем набор по 30-40 человек. И каждый приход новых ребят меняет лицо театра. Приходят очень непростые ребята, таланты! И театр принимает всех очень легко. У нас нет иерархии и разделения, что кто-то для эпизодов, а кто-то для главных ролей, здесь все являются ведущими актерами.
У вас очень приветливый и добрый коллектив.
У нас, возможно, нет ритуальной приветливости, которой обычно все учат, зато есть реальная. Люди любят друг друга, они заинтересованы в работе каждого члена коллектива. На самом деле, у нас семейный театр. За последние два года сыграли не одну свадьбу. Образовалось 6 или 7 новых семей. Очень интересная история.
У вас в репертуаре много спектаклей, которых по Москве обычно нигде не встретишь. Как вы выбираете постановки?
Был период, когда мы в основном занимались новой литературой – Нина Садур, Ерофеев, Татьяна Толстая и т.д. Это были первые постановки данных авторов на сцене. Потом захотелось поставить пьесу «Сирано де Бержерак». Здесь тоже была хитрая история. Есть пара хороших переводов, но они хорошие локально, а целостная картина складывается не такой, как хотелось бы. И мне пришлось все это переписать. Люди смотрят, и говорят, что это не совсем Ростан. Да, это так. Там много моих стихов, финал совершенно другой, начало другое. Вообще, пьеса переписана в соответствии с тем, чему она служит в наше время. Вечная любовь просыпается в одних людях, случается в одном месте, но она продолжает жить и через 100 лет, и через 300, меняет вид, форму, но все равно это вечная любовь, это то, что должно существовать. И если этого нет, то нет и глубоких жизненных контактов.
Мне кажется, у Ростана все работы примерно такого характера, которые продолжают жить в современности.
Да, это действительно так.
Сейчас в вашем театре будет первый спектакль, который создал ИИ, что он будет из себя представлять?
Это не совсем спектакль. ИИ мы использовали просто для создания декораций, костюмов и т.д. Мы сейчас и Скапена делаем через ИИ. По эскизам, созданным ИИ, мы сшили костюмы.
Почему приняли такое решение, делать костюмы через ИИ?
Хотелось сделать современную пьесу, а это предполагает применение нестандартных решений. Хорошие получились костюмы, грамотно придуманные, но мы, конечно, доработали в них некоторые детали.
Вы также являетесь ученым, почему же Вы решили выбрать театр?
Это призвание. Это не решает человек, за него решают высшие силы.
Как Вы попали в театр?
Я работал в школе, преподавал алгебру и высшую математику для школьников. Нас тогда человек 5 было энтузиастов, делили 2 ставки на всех. Решили, что надо детей не только математике учить, но и к культуре приобщать — спектакли смотреть, литературу читать. Для некоторых математиков это, на самом деле, свойственно. И тогда мы решили устроить театральный кружок. Сначала сделали поэтическое представление – Блок, Хлебников и т.д. А потом меня это увлекло, я поставил чеховские водевили с детишками, «Женитьбу» Гоголя, потом даже пьесу «Мистерия-Буфф» Маяковского поставили. Вообще, эту пьесу никто никогда не ставил, а мы сделали это в школе. И вдруг, занимаясь всеми этими постановками, я понял, что не математика – мое призвание, а режиссура. Случилось это где-то на 2-3 курсе мехмата. На математика я все-таки доучился, даже кандидатскую диссертацию защитил, 19 лет проработал в Академии наук в Институте истории естествознания и техники. Сделал большие успехи, написал книгу, но все знали, что главным направлением для меня является режиссура, которой я занимался. В Академии наук мне деньги платили, а здесь я занимался практически бесплатно. Был запал давать какое-то образование ребятам.
Я люблю делать экскурсы в метрологию. У меня две книги написано на метрологические темы. «Загадка Гамлета» — это разбор пьесы Шекспира, и «Структура сюжета» — собрание статей о структуре сюжета художественного произведения. Никто не занимался архетипом такого явления как сюжет. А сюжет – это такое образование, которое имеет отношение к мифу, к структурам человечества. Не просто Петя влюбился в Машу, а Маша в Петю, и т.д. В основе лежит миф – история, глубоко пустившая корни, которая в каком-то смысле является нормативной, фундаментальной.
В общем, все оттуда – со школы, когда начал преподавать, по дороге сообразил, что это не мое. Там все удачно складывалось, но тем не менее сменилось настроение. Одну книгу я написал по истории математики «История диофантова анализа от Диофанта до Ферма», а потом сразу две книги по культурологии.
Математика как-то помогает при режиссуре?
Да все помогает. Не живешь, жизни не знаешь – что тут можешь поставить?
В 80-90-х гг. у Вас появился театр, и Вас стали называть новатором театра в России. Что нового Вы принесли для читателей, что могли увидеть советские люди в вашем театре?
Три компонента образуют хороший полноценный театр: поэзия, любовь и понимание театра как вечного искусства (когда это комедия дель арте, древнегреческая трагедия, когда это имеет корни, уходящие в прошлое). Это дало результат. Комедия дель арте – это тоже большой этап в истории театра. Комедия, пластика завоевала всю Европу и Россию. Дель арте приезжала и в Россию. И школы, которые появились здесь – Станиславский, Бертхольд – эти имена производили впечатление. Театр все-таки должен быть на пересечении философии, современной прозы и стихов.
Мы неоднократно ставили пьесы Виктора Коркия – он потрясающий поэт. Свобода и легкость его стиха, разговорность сильно повлияли на публику. Когда мы поставили «Черный человек, или Я бедный Сосо Джугашвили», в Москве был триумф. Это что-то невероятное. Мы выпустили это летом, в первый месяц сыграли 8 раз, затем 16, а потом 32. Все лето играли. От разных организаций люди приносили заявки на выкуп билетов. Это был большой успех. Конечно, было очень неожиданно, потому что началась перестройка (88-й год), и никому до советского театра не было дела. Хороший был театр, но все стало неинтересно. Пушкин неинтересен, Чехов неинтересен. И вдруг появляется пьеса, которая понятна, стихами написана, в которой фантасмагория, страшно много юмора. Кроме того, это пародийная вещь. Ассоциации с Пушкиным, Маяковским, много парафраз. Много чего было интересного.
Не было ли страшно ставить пьесу о сталинизме?
Очень страшно было, да. Коркия когда ко мне пришел, говорит: «Сейчас я тебе прочитаю монолог Сталина». «Вечный Труп лежит не в Мавзолее, а в сердце государства. Здесь лежит. Вот здесь, где сердце… Нет, не справа – слева». Там очень много острых вещей, и народ, кончено, на это потек. Представлено было все в ярком виде, да еще и комическом, смешном. По сути, это клоунский спектакль был. К нам приходили и не могли понять, как мы играем это. Кто разрешил?
Но не запрещали?
Нет, не запрещали, потому что не понимали, кто залитовал. А залитовала женщина, которая поставила лит и со вчерашнего числа уже ушла со своего места работы, поэтому подпись для нее ничего не значила. И потом эта пьеса была поставлена в 200 театрах России. Наш был первым. Я давал листочек, на котором был поставлен лит, помогал осуществлять постановки в других театрах. Мы объездили весь Союз с этой пьесой, собирали огромные залы.
У Вас есть еще один смелый спектакль «Вальпургиева ночь» — как пришла идея его поставить?
Виктору Коркия попала в руки перепечатка пьесы Ерофеева «Вальпургиева ночь, или Шаги Командора», он прочитал ее, и впечатление, конечно, от нее было сильное, потому что это одна из лучших пьес XX века. Ерофеев – очень сложный поэт. За каждой репликой, за каждой ситуацией стоят огромные толщи литературной парафразы. Мы начали репетировать, и появилась одна женщина, которая предложила с ним познакомить. Конечно, мы согласились. Познакомились. Интеллигентнейший человек, пил очень много, но никогда не пьянел, ни разу его не видел пьяным.
Яркий получился спектакль, полный зал, хорошо шел. Год назад заново его поставил. Предыдущая постановка шла 3,5 часа, и мы решили сделать ее покороче, убрали некоторые куски, и вот сейчас играем этот спектакль, и все его очень любят.
Ерофеев пришел на премьеру. Я говорю: «Мы не изменили ни одного слова, все так, как есть, все сохранили». Мы очень уважительно относились к авторам. И он ответил: «Ни за что не поверю, пока сам не увижу все до конца». В итоге остался доволен. Я у него спросил, понравился ли ему спектакль, ребята бы очень хотели узнать. «Если оценивать как в фигурном катании, то 5.6, 5.7, 5.8, 5.9». Особенность этого человека — такие блестящие ассоциации выдавать с ходу. Это же метафора, которая говорит о том, насколько спектакль выше, чем фигурное катание. Хорошо он относился к театру, и часто бывал там.
Как за все время изменились люди, которые приходят в театр или они все те же?
В наш театр приходят все те же люди, что и приходили. Люди знают, на что они идут, какой это театр – что это интеллектуальный театр, духовный, остроумный и, главное, живой! Здесь хорошие спектакли идут, яркие – и по отзывам это видно. Многие говорят о том, что это лучший театр Москвы.
Вы говорили, что спектакль «Дорогой Бог!» немного отличается от самого произведения.
Он категорически отличается. Само произведение – это повесть, мы переделали ее в пьесу, где нет авторских монологов, они все были гапорированы. Схема осталась та же, близкие события, но все-таки там очень много от театра, там есть некоторые хитрости. Этот спектакль безумно нравится зрителям, безумно. Обычный спектакль, хороший спектакль, грамотно поставленный. Зрителей он очень потрясает – они плачут, но счастливые! Не рассчитан на детей, но приходят дети. Почему-то решили, что это детский спектакль. Спектакль 2 действия идет, и казалось бы, как маленький ребенок может высидеть – спокойно, тихо смотрит до конца, аплодирует. Один из самых востребованных спектаклей – билеты были распроданы на полгода вперед.
Вам 75 лет, Вечерней Москве в этом году 100 лет. Что бы Вы пожелали нашим читателям?
Будьте верны своему изданию, своему театру. И не гонитесь за попсой.
Автор: Анастасия Карно
Фото: Егор Серегин