Секс, алкоголь и рок-н-ролл». Интервью с Сергеем Смолиным

— Для начала, расскажите, пожалуйста, о вашем становлении как музыканта и певца. Кто вдохновил вас на музыкальную карьеру?

— Я с детства занимаюсь музыкой. Мама говорит, что я начал раньше петь, чем говорить — то есть, выбора у меня не было. Родители всегда поддерживали мои начинания, так что, слава Богу, проблем с этим [принятием] не возникало. Я счастлив, что все сложилось именно так. Дальше была музыкальная школа: класс баяна, потом фортепиано и прочее-прочее. Потому что в детстве куда тебя еще отдадут? Изучать классику, куда же еще. Так что рок я вообще не слышал. Переломный момент случился, когда мой друг сказал мне, что, послушав одну группу, я обязательно на нее подсяду – и показал мне «Король и Шут» (российская хоррор-панк-группа). Она действительно стала моим увлечением на долгие годы. Мне нравилась вся эта мистика, фентези. Да и Горшок (Михаил Горшенёв — вокалист и один из основателей группы «Король и Шут») очень харизматичный. После появились «Blink-182» (американская рок-группа), «The Offspring» (американская панк-рок-группа) и другие уже поп-панковские группы. Сам я начал писать в этом ключе где-то лет с шестнадцати.

— По профессии вы актер драматического театра и кино. Что вас привлекает больше: театр или кинематограф?

— Вообще, я всю жизнь хотел петь, а на актерское пошел учиться, потому что из-за мутации голоса с музыкальным образованием не сложилось. Хотя актером я тогда себя не видел. Зато потом профессия постепенно стала увлекать, и я решил закончить обучение на этом направлении, но все же заниматься пением. Так как уже «ломка» по нему началась. Повезло, что я узнал, что актерскую профессию и вокал можно совместить — в таком жанре как мюзикл.

Но я учился в Самаре, и там не было особого выбора, а мюзиклов не было вообще. Был очень хороший ТЮЗ (Самарский театр юного зрителя «СамАрт»), и на тот момент я хотел бы поработать там, если б была возможность.

С другой стороны, мне хотелось попасть именно в мюзикл. И я решил поехать в Москву, поскольку тогда этот жанр был развит только там. Сейчас еще есть Питер, но тогда Москва меня привлекала больше.

Насчет кино: оно ближе мне по актерскому существованию. Я вообще не люблю «театральную крупность» (специальное «укрупнение» — усиление эмоций, мимики и т.д.), честно говоря. Она мне по душе, только когда образ специально сделан гротескно, театрально, как у меня образ Даламара, например. Театр — это другой язык повествования, где должны преобладать метафоры, ассоциации. Этим он и хорош: помимо того, что рассказывает историю, театр будоражит фантазию. Но качественно такие штуки мало кто умеет делать, в основном — как мы прикалывались в институте — это трусы на вешалке. Якобы метафора.

Кино же меня привлекает. Но я понимаю, что если хочешь в чем-то преуспеть, нужно на этом фокусироваться. Кино для меня сейчас не в приоритете.

А мюзиклы — это прямо мое. Я занимаюсь этим с десяти лет, обожаю этот жанр и поэтому в нем, собственно, и работаю, даже несмотря на то, что он не очень популярен. Не приносит, скажем так, большие финансовые плоды, но я его не бросаю, потому что он действительно мне очень нравится.

— Расскажите, как начинался ваш театральный путь. Почему вы пошли в Stage Entertaiment? Что вам дала работа в этой компании?

— Я попал в московский музыкальный театр, будучи эстрадником, — не умея петь акустически, – а петь было необходимо под оркестр, без микрофонов, и мне пришлось научиться. Там был очень хороший педагог — Александр Петров, он до сих пор преподает. Достаточно старенький, уже дедушка. Он мне буквально за двадцать минут объяснил, что я делаю неправильно и как это исправить. На самом деле (для тех, кто заинтересован, кто изучает вокал), нужно слушать маленьких детей, как они кричат. У них очень высокая позиция, она вынесена вперед, именно в маску («пение в маску» — пение с полным использованием верхних, головных резонаторов). Этот крик слышно даже на другом конце [вселенной]. У взрослого человека, к сожалению, такое звучание утрачено. На протяжении жизни мы слушаем родителей и окружающих и перенимаем у них манеру говорить: в России, в основном, именно гортанная речь (тусклая) и такой же вокал. Чтобы понять, о чем я говорю, послушайте детей и итальянцев. Итальянцы как раз-таки близко поют, в маску. Мне было сложно перестроиться, поскольку эстрадное пение, оно… Я не совсем это пением считаю, после того, как узнал, что значит настоящее акустическое пение. У меня сразу все эти сопящие, сипящие и ноющие звуки ушли.

И понеслась: я был уверен, что дальше у меня в театре дело пойдет — так и случилось. Вначале поскольку я «не пел», а еще учился, мне давали небольшие роли, они были с драматическим уклоном, а затем, когда уже распелся, — где-то через год, — стали и во взрослых спектаклях давать главные роли. То есть, рост был хороший.

А затем я увидел спектакли Stage и понял, что это определенно мое, что я хочу быть там. Они делали шоу высокого уровня, которые очень меня зацепили. Мне даже было все равно, в каком качестве там находиться: на роли или в ансамбле.

На протяжении четырех лет я постоянно ходил к ним на кастинги. В это же время я развивался актерски и вокально, чтобы соответствовать тому уровню, который, как я думал, был в постановках Stage.

Кстати, художественный руководитель музыкального театра, где я тогда работал, отговаривал меня идти к ним в ансамбль: «Тебя там используют и выплюнут», что, в принципе, чаще всего и происходит — развития там никакого нет. В театр я пришел, через четыре года вышел — просто небо и земля. А в Stage я три года, можно сказать, просто зарабатывал деньги.

Зато благодаря им я попал в индустрию и познал, как должно выглядеть настоящее профессиональное крутое шоу. Это был незабываемый опыт. Все работало, как часы, сейчас такого нет вообще нигде. После подобного заведения очень тяжело находиться в русских проектах. Они уже воспринимаются как самодеятельность.

— А сейчас хотели бы снова работать в Stage? За рубежом?

— Сейчас — нет. За рубежом точно нет. А в России Stage больше просто не существует, есть «Московский Бродвей» — тоже крутая компания. Пожалуй, к ним я бы с удовольствием пошел, но именно на роль. Там совсем другие условия. В ансамбле ты пашешь много, а получаешь меньше, чем человек на роли, который играет двадцать спектаклей (а ты играешь тридцать пять). При этом, у него есть возможность совмещать работу с другими проектами, а у тебя нет.

За границей ансамбль зарабатывает больше, чем принципалы. И это естественно, поскольку они там реально работают постоянно, особенно те, кто еще каверует роль (может заменить ведущего артиста). Получается, что, по идее, они лучше профессионально подготовлены: могут и петь, и танцевать, и все-все-все. У нас же совсем наоборот: если ты стоишь на роли, то ты, считай, звезда, а зачастую те, кто у нас исполняют главные партии, не имеют достаточной танцевальной или вокальной подготовки. Они приходят на кастинги, типа танцуют, типа поют, но на самом деле, если ты известен и уже зарекомендовал себя, все закрывают на это глаза. Это Россия, конечно, но я все же не совсем понимаю, откуда такой критерий. Лично я бы с человека спрашивал.

— Вы активно реализуете себя как композитор. Какие сейчас актуальные планы на музыку?

— Ну как композитор… Просто песенник. Вот перед нашей с вами встречей я наконец-то дописал второй куплет новой песни: она называется «Люблю тебя», скоро выйдет. Песня в стиле Джейсона Мраза (американский певец, известен тем, что смешивает в своих песнях различные жанры: поп, рок, фолк, джаз, кантри и хип-хоп) и есть отголоски, даже, можно сказать, музыкальные цитаты Джеймса Бланта (британский певец, выступающий в жанрах поп-рок, софт-рок и фолк-рок). Будет такая исключительно романтическая композиция.

Еще сейчас готовлюсь к концерту — 27 ноября у меня концерт в честь Дня Рождения. Это будет очень клево, так что приходите!

(Редакция «Из темноты кулис» уже приобрела билеты и вам, дорогие читатели, советует не затягивать с покупкой! Скорее заходите на smolinbirthdayparty.ticketscloud.org)

Мы собираемся устроить даже больше не концерт, а «party». В «Glastonberry». С участием всех наших мюзикловых артистов, но это будет, как я уже сказал, не совсем концертный формат. Я думаю, все получат огромное удовольствие, потому что там будет непосредственное близкое общение с артистами. То есть, это мероприятие планируется как большая тусовка, где стерты границы между выступающими и зрителями. Приглашенные актеры немного опасаются, как бы их там не задавили поклонницы, но мы надеемся на их адекватность и что они нормально все это воспримут. Вечеринка будет в стиле «Американского пирога» («American Pie» — американская молодёжная комедия 1999 года выпуска режиссёров Пола и Криса Вайца), как большой студенческий выпускной: конкурсы и прочее, алкоконкурсы, кстати, тоже. Как я люблю: секс, но не наркотики, а алкоголь, и рок-н-ролл.

И там я наконец спою песни, которые у меня накопились. Я вчера перебирал репертуар: многие из треков, которые я хочу исполнить, еще даже никто не знает. У меня ведь была группа «Магвай», потом у нас с Рустимом Бахтияровым была группа «Put in Пуdинг» — из её репертуара тоже будет целый блок, который мы вместе с Рустимом будем исполнять. На концерте будут и американские каверы, и чисто наши русские — чтоб потанцевали! Даже пока не знаю, что мюзикловое в программу включать. Я пока не решил, буду ли сам петь что-то из мюзиклов, но для ребят, мюзикловых артистов, надо, конечно, что-нибудь жанровое придумать. Потому что эти песни надо петь при любом раскладе, зрители их любят, так что несколько композиций из мюзиклов точно будет исполнено.

— А свой сольник хотели бы?

— Это и есть мой сольник. Как бы с вкраплениями — ребята будут помогать. Все-таки одному как-то скучно. Опять же, это не концерт в привычном его понимании, а такая легкая мешанина. Думаю, будет очень весело. И все это действо займет примерно три с половиной часа.

— Помимо прочего, вы известны своими каверами. Не хотели бы записать полноценный кавер-альбом?

— Кавер-альбом — нет. Не знаю, насколько это [запись альбома] вообще актуально на данный момент. Я уже говорил, что если и записывать что-то, то на винил. Но пока я еще не нашел свой жанр в песнях. Я только сейчас более-менее начал понимать, что мне ближе. И хочу как раз на концерте посмотреть, что будет откликаться во мне и слушателях. В том числе поэтому, пожалуй, это будет показательный для меня концерт. Он даст точку отсчета — укажет, куда мне идти дальше.

Сейчас мои песни, в основном, разножанровые, а у артиста должен быть свой узнаваемый стиль. Я пробовал панк-рок, потом просто рок, поп-рок, а последнее время и вовсе больше в попсу ударяюсь, но мне это не нравится.

— В каких ещё сферах хотели бы себя попробовать? Быть может, в озвучании?

— Да, хотел бы, мне это очень интересно. Недавно, кстати, вышел новый мюзикл в темноте. Это и есть озвучка практически, там тоже пользуешься только голосом.

— К слову о недавно вышедшем иммерсионном мюзикле с вашем участием «Свет внутри», упомянутом вами. Расскажите немного о проекте, как вы туда попали?

— В декабре был кастинг. Мой друг Александр Муравьев — прекрасный контрабасист и композитор для контрабаса соло, — просто прислал мне в ВКонтакте информацию о нем, и я, особо не веря, отправил заявку. Меня пригласили, я прошел пробы, и все, меня позвали участвовать. Кастинг там был достаточно необычный: нас вначале заводили в темноту и проверяли, выдержим ли мы, потому что у людей бывают панические атаки в таких условиях. Там с нами общались, разговаривали, а потом только слушали, как мы поем. Правда, уже при свете.

Очень сложный, на самом деле, проект оказался. В том плане, что много было препятствий для его осуществления. И вот наконец-то мы его выпустили, и уже многие любители жанра мюзикл оценили его — отзывы хорошие. Было мало рекламы, это даже был, можно сказать, тестовый прокат. Поскольку должны были прийти спонсоры, с которыми есть договоренность, но которые пока не могли вкладываться, потому что вначале не понимали, что это за продукт. Сейчас уже очень многие именитые компании готовы поддерживать проект. Я думаю, теперь он резко стартанет и выйдет на более высокий уровень — уже планируются гастроли: здесь еще прокатят, затем регионы, а потом и Китай.

— Это наверняка был очень необычный опыт. Какие у вас ощущения от участия в проекте? Каково это играть в подобном спектакле?

— Пока репетиции шли, у нас где-то да были небольшие кусочки света – тогда было нормально. Но когда наступает полная темнота, уже становится как-то не по себе. Там еще неудачно технически сделано: микрофоны стоят на стойке, и не очень удобно работать, когда уже привык, что устройство на лице и ты себя не закрепощаешь. А тут в темноте нужно постоянно искать микрофон, держать его, ведь чуть-чуть ты от него отстраняешься — у нас узконаправленные приборы – сразу вылетаешь, и это не очень профессионально слушается. Но я думаю, мы решим этот вопрос. А так, клево. Мне очень нравится музыка, она там вообще бомбическая. Мне нравится мой персонаж, Тимон (главная мужская роль). Он очень прикольный.

— Можете рассказать о вашем герое подробнее?

— Грубо говоря, я играю слепого. Я бы предпочел, чтобы вы сами сходили на спектакль и все узнали, потому что по итогу у каждого остается свое мнение. Единственное, что я могу рассказать: чем он занимается. Поскольку мы очень много купировали текст, и это в постановке стало непонятно. У нас заглавный персонаж это девушка Света. И они [с моим героем] по спектаклю друг друга встречают. Тимон разносит вести из поселка в поселок, где живут слепые люди. И вот он ходит, играет на флейте… Флейта — его позывной. Я не углублялся в философию — почему он ходит именно с флейтой. Думаю, он с ее помощью просто скрашивает себе путь. Именно по флейте его все и узнают — все знают, что это сигнал того, что идут новости. Это очень важная работа, если задуматься.

— От премьер перейдем к уже родным проектам. Расскажите, как вы попали в «Последнее Испытание»? Чем стал для вас этот проект?

— Я очень благодарен Руслану [Герасименко] за то, что он позвал меня в этот проект. Я всячески старался не обмануть ожиданий, поскольку сильно признателен ему. И вы наверняка знаете, что я не только выступал там как актер, еще мы с Русланом разбирали всякие режиссерские моменты.

Мы сняли вместе фильм-мюзикл, который, я считаю, просто очень классный, особенно при данных условиях и с учетом того факта, что мы сделали это за один день. Нам повезло с Пашкой — оператором (Павел Кочев, оператор-постановщик фильма-спектакля «Последнее Испытание»). Он реально очень талантливый и профессиональный оператор, с кем-нибудь другим — я не знаю даже, получилось бы или нет.

Про «Последнее Испытание», что еще рассказать… Его замораживают. Не знаю, правда, на какое время и когда отморозят.

— Вы долгое время (весь гастрольный период и первые сезоны Перезагрузки) были единственным Даламаром. Тяжело ли расставаться с этим героем на неопределённый срок, или заморозка является для вас долгожданным отдыхом?

— Я люблю гастрольного Даламара. Сейчас он уже непонятный мне персонаж. Это как бы смесь того Даламара и чего-то, что я не до конца понимаю. Но меня все равно очень опечаливает, что не удалось сделать из этого спектакля постановку, которую бы понимал новый зритель «с улицы», приходя к нам в первый раз. Возможно, в этом наоборот есть что-то правильное: недосказанность мотивирует людей, которым понравилось, начать читать литературу, первоисточник. Но — как сам Руслан правильно отмечает — это нехорошо для жизни самого проекта, поскольку его тяжело продавать.

Мое мнение на этот счет неизменно по сей день: нужно пригласить сценариста или профессионального либреттиста со стороны, чтобы он, не находясь в этом котле, выстроил нить, которая будет понятна [«чужому» человеку]. Я до сих пор считаю, что если бы мы все-таки начали оттуда, – потому что рыба гниет с головы — со сценария (с чего вообще начинается любое кино и театр), то проект бы не заморозился сейчас.

Я сам предлагал Руслану упростить сюжет. Мы уже внесли то, что Рейстлин — близкий соратник Короля-Жреца. И когда мы разговаривали, дошли до того, что он [Рейстлин] первоначально хотел открыть Врата именно с КЖ — ведь тот тоже светлый жрец — но ему не удалось подговорить его. Я хотел, чтобы было как в триллере… Понимаете, конфликт нужно всегда заострять. По моей версии была небольшая сцена, где Рейстлин говорил с Даламаром, что, мол, Король-Жрец не идет мне навстречу, а уже завтра наступает тот самый день икс. И вот тогда сам Даламар вполне может сказать, что есть еще одна жрица — вон та. Давайте к ней. Сразу понятнее становится, почему Рейстлин выбрал именно Крисанию, а не кого-то другого. Потом. Начинается все это действие. А Король-Жрец на самом деле не дурак, он все, что маг задумал, примерно предполагает. В контексте чего можно сделать ему двойной план: он тоже в курсе об Истарских Вратах, но не хочет себя подставлять, знает, что Рейстлин приведет другую белую жрицу.

Никто не знает, как Врата правильно открывать, вот в чем замут. Знают только, что через союз темного мага и светлого жреца. А как конкретно — не ясно. Вот Король-Жрец – поскольку помешан на жертвоприношениях [сцена «Мессы»] — подумал, что должно произойти смешение кровей или нечто в этом духе (а себе он навредить не хотел). В моем представлении Такхизис в этот момент [в момент происходящего в Истаре] уже начинает выходить из Врат, но единственное, что ей не позволяет полностью это сделать – они [маг и жрец] не полюбили друг друга, а союз должен быть именно любовный. Но Рейстлин думает, что Темная Госпожа уже вот-вот проникнет в мир и поэтому сам уничтожает Истарские Врата. Мысль моя была такая. Мне кажется, что вот такой спектакль был бы более понятным.

Второе. Если есть другие Врата… Я сразу сказал, что Рейст, знающий о вторых Вратах — это плохо. И что о вратах должна рассказать ему Крисания, как олицетворение того, что она ему поверила. Я хотел, чтобы все зрители, пришедшие на мюзикл и не знающие финала, думали, что маг идет мстить за мать, — как в индийском кино — и чтобы он сам всех в этом убеждал. Тогда концовка как раз-таки будет сильнее. Сейчас эта линия прослеживается, конечно, но можно еще более акцентировано сделать, чтобы понятно было, зачем именно он идет, за что конкретно мстит.

Также мы проговаривали начальную заставку и прописали очень хорошее кино. Значит, жил-был маленький Рейстлин с братом. Их отец уходит на войну, которая началась из-за Такхизис (она заварила всю заварушку), и там, соответственно, погибает. Грубо говоря, она его убивает. Рейста изначально не любят в школе, поскольку он уже наделен какими-то магическими способностями, но небольшими. Его из-за этого бьют, но ответить он пока не может. Однажды его избивают настолько сильно, что Карамон приносит брата домой на руках, и мать видит, что Рейстлин уже при смерти. Она понимает, что только темная магия может спасти его и обращается к Такхизис. В спектакле есть момент [сцена «Детство Чародея»], когда Темная Госпожа «дует» на Розамунд и таким образом наделяет ее магическими силами. Не знаю, понятно это в нынешней версии или нет. И когда она Рейстлина вылечивает — происходит передача тех самых сил уже ему непосредственно от матери. Из-за этого Темная Госпожа лишает Розамунд зрения в качестве платы за оказанную услугу, согласно заключенной ими сделке. Это все тоже необходимо показать визуально.

Далее. Такхизис пошла на договор с матерью Рейстлина не просто так — она знала, что ребенок уже наделен волшебством, и она может сделать его самым великим чародеем. Иными словами, до этого он был средненьким магом, а когда она наделила его своей силой, стал очень мощным. И вот это тоже можно было бы снять: как еще юный Рейст колдует, но не осознает, что делает — не умеет управляться с новыми талантами. И именно поэтому идет учиться в Башню Высшего Колдовства, где его преследуют сны о матери. И он хочет выяснить, что за существо убило мать, и где его найти. Вскоре Рейстлин случайно натыкается на книгу, где повествуется о Такхизис. Узнает про то, что она заперта, и о способе как ее можно убить: объединив усилия темного мага и светлого жреца. А Пар-Салиан застает Маджере за чтением этой книги, из-за чего Конклав и изгоняет его, потому что понимает, что ученик начал углубляться, куда не положено. А Рейстлин в конечном счете окончательно обезумел на почве идеи добраться до Такхизис. Получается: человек идет убивать во имя мести, и постепенно темные силы настолько им завладевают, что он сам становится злом, которое мечтал уничтожить. По-моему, прекрасный сюжет.

Мне кажется, если бы было нечто подобное — это был бы успех. Это сложно объяснить, еще сложнее сделать, но зато простому человеку при просмотре все станет понятно. Не какие-то там высшие материи, философия. Это все есть и будет в тексте. Я сейчас немного читаю, изучаю сценарное искусство (но я сам сценарии точно не собираюсь писать), и вот там есть прием: нужно простыми предложениями объяснить смысл, даже не используя имена, только местоимения. Ты должен сказать: «Он пришел к тому-то, сделал то-то, и произошло вот это». И у человека, которому это рассказали, не должно быть вообще никаких вопросов, и ему должно быть интересно. Если ты рассказываешь что-то другому, он все понимает и ему интересно — все. Больше ничего и не требуется.

— Вы хотели бы сыграть другую роль в ПИ?

— Мне, наверное, не очень эта роль подходит, но, в принципе, мне интересен Карамон. Правда, я в основном играю плохих персонажей, у меня отрицательное обаяние. Мои герои либо злодеи, либо нечто такое характерное. Ну, как Даламар. Он у нас такой характерный злодей. Это мое амплуа, но если сыграть на контрасте… Рейстлин мне не интересен. У него есть пара прикольных арий, которые можно спеть. Но в целом не мое. А Карамона было бы любопытно сыграть.

— Наконец, классическое для наших интервью окончание. Расскажите какой-нибудь забавный или неловкий случай, произошедший с вами во время спектакля, который не был заметен зрителю.

— В двенадцать-тринадцать лет была ситуация, я, по-моему, уже рассказывал эту историю. Мы играли в Самарском Доме культуры новогоднюю «Золушку». Там старшеклассники были, научили меня употреблять. Но они-то умеют это делать, я — нет. А я открывал спектакль, играл пажа. Там была первая ария: «Весь город как город. И люди как люди вокруг». Это было прикольно: парень такой идет, шатается, язык заплетается. «Я не волшебник, я только учусь» — наверняка, тоже очень смешно звучало. Как не свалился тогда, я не знаю. И вот тогда я принял решение, что перед сценой я больше никогда не буду употреблять. Сейчас я позволяю себе это, только если выступление барное. Там уже и народ подпитый, и самому надо быть на волне как-то. Там — да, а в спектаклях нет, это мешает. Очень сильно мешает, не делайте так.

— Что вы можете пожелать нашим читателям?

— Приходите ко мне на концерт 27 ноября в «Glastonberry», потому что он будет очень классный. Я обещаю, что я наконец-таки сделаю все атмосферно. Я всегда чувствовал, что мне просто не хватает организатора. Потому что я могу отдельно заниматься творческими делами и делать это классно, но организационные вопросы у меня всегда отнимают ту энергию, которая может быть направлена именно в творческое русло. Я из-за этого в том числе очень уважаю Руслана: он поначалу делал «Последнее Испытание» практически один, с Сергеем Поляковым вдвоем. При этом умудрялся играть — на него было просто даже страшно смотреть. Это круто, но нереально тяжело. Хорошо, что теперь у него есть большая команда. Вот и у меня сейчас девочки из проекта «АРТмосфера» взяли на себя орг-обязанности. Вчера мы с ними встречались, говорили по поводу украшений. Они сказали, что все сделают, и у меня прямо камень с души упал. Приходите ко мне. Будет очень круто.

Интервью проводила: Карно Анастасия
Авторы текста: Таис Закаржевская, Анна Тарасова
Редакторы: Анна Тарасова, Анастасия Карно, Таис Закаржевская

Интервью взято для авторского журнала «Из темноты кулис…»